Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум©
То, что происходит сейчас, напоминает времена моего детства. До 15 лет у меня, по словам врачей, был слабый иммунитет. Если честно, иммунитета не было вовсе: слабый сквознячок укладывал меня в постель на 2-3 недели. Поэтому я была "домашним ребенком" - во всех смыслах.
Моим миром были две квартиры: родительская в Беляево и бабушкина в Раменках. Во второй я проводила больше времени: беляевская хрущевка была хлипкой, сырой и продуваемой со всех сторон. Поэтому родители часто отправляли меня к бабушке: меньше риска расчихаться.
Бабушка жила на десятом этаже. Приехав туда, я первым делом облюбовала подоконник. Оттуда было видно детскую площадку (две горки и облупившийся теремок) и обширный газон. На газоне крест-накрест сходились две тропинки, рядом лежало поваленное дерево. Жильцы выгуливали там собак, я знала каждого из них (не лично, но все же) и даже угадывала, кто в какое время выйдет.
Чуть дальше была горка, с которой зимой катались ребята. Рядом - кафе "Минутка" (с мороженым, которое было недостижимой мечтой) и синий дом-высотка.
Вот такой пейзаж открывался моему взору каждый день. Не помню, хотелось ли мне туда пойти. Наверное, я твердо усвоила, что "наружу нельзя" и не очень тосковала по вольной воле. Зато прекрасно помню, как после очередной простуды меня отважились выпустить во двор. Стоял прохладный, но мягкий февраль. Я вдохнула колкий воздух, с непривычки перехватило дыхание. Показалось, что кровь побежала быстрее. И страстно, безоглядно захотелось жить.
Сейчас я чувствую себя примерно так же. Дом стал карманной вселенной, вылазки в магазин заменили прогулки. Но когда я выхожу и вдыхаю весенний воздух (пусть и отравленный бензином), ощущаю себя частью вселенной. И, как в детстве, хочется только одного. Того, что воплощено в одном коротком слове: жить.
Моим миром были две квартиры: родительская в Беляево и бабушкина в Раменках. Во второй я проводила больше времени: беляевская хрущевка была хлипкой, сырой и продуваемой со всех сторон. Поэтому родители часто отправляли меня к бабушке: меньше риска расчихаться.
Бабушка жила на десятом этаже. Приехав туда, я первым делом облюбовала подоконник. Оттуда было видно детскую площадку (две горки и облупившийся теремок) и обширный газон. На газоне крест-накрест сходились две тропинки, рядом лежало поваленное дерево. Жильцы выгуливали там собак, я знала каждого из них (не лично, но все же) и даже угадывала, кто в какое время выйдет.
Чуть дальше была горка, с которой зимой катались ребята. Рядом - кафе "Минутка" (с мороженым, которое было недостижимой мечтой) и синий дом-высотка.
Вот такой пейзаж открывался моему взору каждый день. Не помню, хотелось ли мне туда пойти. Наверное, я твердо усвоила, что "наружу нельзя" и не очень тосковала по вольной воле. Зато прекрасно помню, как после очередной простуды меня отважились выпустить во двор. Стоял прохладный, но мягкий февраль. Я вдохнула колкий воздух, с непривычки перехватило дыхание. Показалось, что кровь побежала быстрее. И страстно, безоглядно захотелось жить.
Сейчас я чувствую себя примерно так же. Дом стал карманной вселенной, вылазки в магазин заменили прогулки. Но когда я выхожу и вдыхаю весенний воздух (пусть и отравленный бензином), ощущаю себя частью вселенной. И, как в детстве, хочется только одного. Того, что воплощено в одном коротком слове: жить.